Утро начиналось с прохлады и тумана, который шёл от леса. Я напяливал, ёжась, футболку, полусонно влезал в шорты и, обувшись в галоши огромного размера, брал белую эмалированную кружку с отбитым краем. Пашка собирался быстрее и ждал меня на улице. Он обычно брал стеклянный стакан, и мы шли “на охоту” за ягодой. За калиткой вдоль забора росла клубника. Зачерпывая полные галоши росы, я собирал в кружку ягоды, поглядывая, сколько себе рвёт Пашка. Если, дойдя до конца ограды, мы не набирали необходимое количество, заворачивали за забор и дополняли свои “сосуды” там. Мокрые, замёрзшие и покусанные комарами мы возвращались домой. Ягоды было много, и мы выбирали самые спелые крупные и красные. Обычно на всё уходило не более 5-10 минут, но наша медлительность, бывало, растягивалась и на полчаса. Если баба Валя торопилась куда-то утром, то она выходила на крыльцо и “гаркала” на нас, повышая мотивацию готовым завтраком.
Дома мы высыпали наши ягоды каждый в свою миску и наливали молока. Пашка просил парное, а мне, я не любил парное, заливали холодным. Это было начало нашего завтрака, потом были блины или оладьи. Мы немного помогали по дому и были свободны до вечера.
– Косой дед карасей вчера наловил огромных. 950 грамм каждый. Никому не говорит, где ловит.
– Ого. Давай за ним последим и выследим.
– Давай.
За час мы ничего интересного не выследили, только устали на солнце и ещё сильнее захотели купаться.
– Да ну этого деда, пёс ему в бороду, пошли купаться, – Дед Пашки не так заковыристо выражался как мой, и словарь Пашки был явно беднее.
– Чего мы за ним зря следили, етить его в коромысло? Давай хоть рыбу сопрём.
– Ты что дурак? Посмотри какая у него собака большая.
Меня всё детство окружали собаки, меня кусали собаки, я играл с собаками, и я любил собак. Любой деревенский барбос испытывает всегда нехватку ласкательно-вкуснятельных ресурсов, особенно если в доме нет детей. У деда Косого детей не было, и вечером мы уже подошли к забору – пёс залаял. В щель между воротами я запихал пирог с картошкой. Лай смолк и послышалось чавканье. Пёс зарычал, но без особого энтузиазма. В щель полез второй пирог… Следующие два дня мы, как на службу, по 3-4 раза в день бегали кормить собаку, тайком пряча всё вкусное, что было у нас к столу. Баба Валя поражалась нашей прожорливости и пугала, что у нас глисты.
Улов у деда хранился под навесом во дворе. Сушка для рыбы, помимо гордости перед соседями – это большой, сколоченный из досок, квадратный или прямоугольный стеллаж. С одной стороны обтянутый марлей в 2-3 слоя, со второй стороны мелкая металлическая сетка. Кто не мог раздобыть такую – и здесь использовал марлю. Марлей рыбу спасали от мух, саму сушилку помещали под навесом от дождя и на обдуваемой территории. Солёная рыба висела на проволоке, нанизанная друг за другом через глаза или через жабры, в брюшко вставляли спички, чтобы сохла быстрее и не тухла. По мере улова – новая рыба была внизу, а старая шелестела вверху.
Пёс нас узнавал уже издалека и скулил радостно, когда мы просто проходили рядом с оградой – приветливо гавкал. Для кормления барбоса мы сначала пробирались к соседскому палисаднику, прячась за высокой травой, вдоль забора палисадника мы добирались до огромного куста сирени. За сиренью начинался забор деда Косого, чуть дальше шли ворота. В заборе оказалась щель между досок, и я в неё-то и пихал пироги, давая после каждого понюхать свою руку. Пёс радостно скулил и лизал вылезавшие из щели пальцы. Иногда нам не везло, и дед был дома.
– Ты чего это, курва, там скулишь. Опять какая-нибудь сука бегает. Охраняй лучше, от баб один вред, – Я не до конца понимал смысл его слов, но считал его дураком. У меня вот есть баба, и от неё никакого вреда, только блины, глазунья, жареная картошка, а в субботу и четверг мороженое… Спереть рыбу захотелось ещё сильнее. Когда дед, ворча, уходил, мы продолжали кормить пса. Дед Косой рыбачил часто, он уезжал рано-рано утром и приезжал после обеда. Решено было “загнать хорька” сразу после завтрака. Мы быстро покушали и сделали все дела. Из сарая Пашка приволок мешок из под картошки. Мешок был старый, но чистый. В нём хранили всегда только лук. Собственно луком от мешка и смердило. Заглянули в щель – мотоцикла не было. Значит дед был на рыбалке.
Пёс приветливо заскулил, но перелезать через забор было всё равно страшно.
– Что, ссыш? Тогда пошли домой.
– Сам ты ссыш… – и я быстро перемахнул через забор.
На меня смотрел огромный пёс. Если бы он захотел меня слопать, то ему бы не пришлось открывать на полную пасть. Пёс тоже был в шоке от моего поведения и стоял, тупо смотря на меня. Я сунул руку в карман, пёс зарычал. Я вытащил пирог и протянул псу.
– Пёс ещё тебя там не сожрал? Ха-ха-ха-ха.
– Щас калитку открою, тебя сожрёт.
Аккуратно взяв у меня из рук пирог, собака тут же принялась его радостно чавкать. Доев, пёс ткнулся носом мне в ладонь и лизнул её. Я погладил собаку, и он поднял морду, потянулся ко мне, я закрыл глаза… На лице я ощутил дыхание собаки. Обнюхав меня, пёс стал лизать. Я выдохнул.
– Что молчишь, он тебя там жрёт?
– Щас тебя сожрёт. Заткнись, дурак.
Я подошёл к сушилке и приставил стоявшую у поленницы табуретку. Я столько рыбы в жизни не видел. Рыба висела в несколько рядов, и я едва дотягивался до самой верхней проволоки. Пёс сел неподалёку, ему мешала цепь подойти ближе, но он с интересом смотрел на меня. Я кинул последний пирог и стал снимать рыбу. Сухая рыба колола пальцы, ладонь, местами сухие плавники протыкали кожу, и на руке появились царапины и порезы. От соли руку защипало, но в азарте я продолжил снимать рыбу. Кстати, это очень не просто. Нужно резко повернуть её за тело так, чтобы голова оторвалась и осталась висеть на проволоке, а саму тушку я кидал в мешок. Иногда отрывалась часть головы, некоторые экземпляры были такие большие, что я крутил двумя руками. Вот закончилась сухая рыба и пошла вяленая. Я снял пару рядов. Мешок был на половину полон. Заскрипела дверь, и я повернулся. На крыльцо вышел дед, бурча что-то себе под нос и в руках держа кастрюлю – вероятно корм псу. Увидя меня, дед выронил кастрюльку.
– Ой Бля, ты кто?
– Чёрт безрогий.
Я спрыгнул с табуретки и бросился наутёк…